Стихи. Почему-то в моём сознании люди, читающие и понимающие стихи, всегда стояли чуточку выше тех, кто читал только прозу. Наверное, поэтому к сборникам стихов я в детстве и юности относился с большим пиететом, чем к другим книгам (исключение составляли, пожалуй, только энциклопедии, да и то не все). Я закрываю глаза и вижу их, поэзию на моих книжных полках. Вот стоят рядом Пушкин и Лермонтов - обязательные в библиотеке каждой интеллигентной советской семьи. Желтый и зеленый потертые томики в бархатных подарочных переплетах, помню их столько же сколько и себя, наши неизменные спутники во всех переездах, всегда гордо занимающие место в первом ряду книжной полки. Серая лаковая, уже разваливающаяся в руках Советские поэты, с крупными белыми и красными именами на обложке. Переплетенный прадедом Некрасов и рядом шоколадный "волшебный том" Шекспира - книги вызывающие гордость за предков и эмоциональный подъем. А на соседних два желтых разрозненных томика Шекспира из многотомного собрания сочинений. В ту пору я посмотрел американский фильм "Человек эпохи возрождения" и показанный там фрагмент спектакля Генрих V так меня поразил, что я бросился разыскивать это издание. Отдельного издания не нашел, но по случаю на распродаже купил эти два тома (причем в начале ошибившись, первым взял том с Генрихом IV). Рядом с Шекспиром зеленый с золотом Петрарка, по даренный отцом на день рождения и бордовый подарочный том Иллиады Гомера, заменивший потрепанное в военторге, в одном из гарнизонов ЗГВ издание серии Классики современники (оно, кстати, не потерялось, просто, переехало на дачу). Черно белый двухтомник Высоцкого и черный сборник стихов Киплинга - именно та книга, что открыла мне мир Киплинга за пределами "Маугли" и буквально влюбила в его поэзию. Синий блестящий том Гумилева.  Во втором ряду притаились Родные поэты, еще один Киплинг (в серии для учителей литературы), Батюшков, Есенин, Ахматова, Цветаева, Северянин (последний однотипен с изданием Гумилева и покупался больше для мамы). В соседнем шкафу живут Классики современники - Беранже и Лирика XIX века, а рядом Рождественский, Рембо и третий Киплинг - познакомивший меня с таким понятием как плохой перевод (благодаря этому и оставленный, но убранный как можно дальше). Омар Хаям в большом и карманном формате, достаточно часто покидают полки и переселяются на прикроватный столик. И естественно отдельное почетное место выделено под книги полузабытого  советского поэта, моего тезку Игоря Кобзева - маленькую серую книжицу Шпага чести я разыскивал без малого 30 лет, Радонежье подарила мамина сестра, ну а коричневы сборник "остальных" стихов, просто оказался перед глазами на одном из развалов, и, учитывая мою любовь к этому поэту, естественно переселился в мой книжный шкаф. Нашлось на моих полках место и довольно редкому (пусть и не относящемуся к категории библиографической редкости) изданию Стивенсона (в белой мягкой обложке) -  открывшему для меня Стивенсона поэта, оказалось перу создателя Черной стрелы,  Острова сокровищ  и Принца Флоризеля принадлежат великолепные стихи - Реквием, Баллада о вересковом меде.

     Уверен, что если открыть глаза и дойти до книжных полок, то наверняка найдутся еще книги со стихами, которые я позабыл упомянуть. К сожалению и легкому стыду, довольно редко они покидают свои места в шкафу, а заходя в книжный магазин я, как правило, прохожу мимо полок с поэзией. Но все же, иногда, поэтический мир притягивает меня к себе, и погружает в пучину стихотворных строк. А то, что бывает это не часто, это ведь не беда правда друзья?